= ЧАСЫ =
В этот раз мать почему-то не мучилась над вопросом: что бы такое подарить Епидееву. Подарила часы: большие, красивые, со стальным, под цвет корпуса, браслетом.
Сказала:
- Это, чтобы вспоминал меня почаще.
Голос дрожал, глаза, как случалось всё чаще и чаще, налились слезами.
Ничего не поделать, старость.
Сам Епидеев на четверть века моложе матери, но всё равно нет-нет, да сдерживает слезу казалось бы в простых, далёких от трагизма ситуациях. С детства был сентиментальным мальчуганом. На последних кадрах мультика «О мальчише-Кибальчише» рыдал чуть ли не до четвёртого класса: «Плывут пароходы - салют Кибальчишу!» Жуть!
Как вспомнит, так до сих пор дрожь по всему телу.
- Да, мы с тобой, мамулик, ещё Новый год встретим, и, даст Бог, следующий. – Обещал он, растирая ей с двух сторон область сердца.
Не дал.
Ни этот, ни, тем более, следующий. Она умерла недели через три. Умирала в муках. Соседи, обеспокоенные криками: «Не могу больше! Не могу!» сгрудились у двери, предлагая помощь. А, чем тут поможешь, когда сам человек говорит, будто извиняясь:
- Это конец.
Сказав последняя фразу, она уже не пришла в сознание. Две бригады реаниматоров беспомощно развели руками, исколов её сильнейшими препаратами и делая искусственное дыхание так, что ему казалось, материнские рёбра не выдержат.
Потом начались звонки левых мастеров похоронных дел. Его предупредили, кто и как занимается продажей телефонных номеров только что усопших и посоветовали использовать услуги только государственной компании, что он и сделал.
Потом было отпевание, прощание, кремация и поминки в ресторане университета им. П. Лумумбы. Все говорили коротко, но тёплыми, задушевными словами, которые всегда находятся в тот момент, когда они действительно нужны.
Иногда Епидеев посматривал на часы, и ему казалось, что они тоже вот-вот могут остановиться, прервав незримую связь с матерью. Но они шли. Работали точно и еле-слышно, как сердце у человека, которому судьба отмерила ещё какое-то время.
Москва, 2011, сентябрь.